...она где-то гуляет по городу, слепо смотрит в небо, переходит дороги не глядя,
а я - не рядом и не могу помочь, посто протянуть руку и погладить по спине, волосам не важно, остается только выписывать черно-серые строки по электронным страницам, только улыбаться, делать хорошую мину и поминутно повторять, что все будет, ничего не случится. И кажется, что время сыплется мимо, капает, течет, несется сквозь, нечем больше занять дрожащие пальцы, зеркало в ответ ухмыляется криво, - куда деваться от безысходности и тоски, поселившейся в доме...?
Она где-то гуляет по городу, ловит губами снег и, может быть, но очень вряд ли, плачет. И ищет спасения в одиночестве.
Это все зима виновата, определенно. Жаль, что я не судья, уже давно бы приговорила ее к смерной казни через повешение...
...и непонятно, что болит больше, - разбитая коленка или враз опустевшая душа...

Если бы могла, - непременно закатила бы истерику. Такую, чтобы захлебываться слезами, только не в одиночестве, это вообще мантра последнего года, - только не одиночество, только не... и все, а за этими словами пустота, - прямо как у Би-2, – вниз по стеклу острым...
За окнами ветер, снежная крупа с крыши, острая, как маленькие стеклышки по щекам, больно... купила себе мечту, да только толку в этом никакого, даже поделиться не с кем, - ну кому все это нужно?
Завтра вот надо запаковать и отправить посылки, Новый Год скоро, а до Мексики письма идут целую вечность, и к черту выходные с мамой, - хочу домой, ну и пусть город засыпан песком вместо снега, да вот только билетов нет и даже ключей от входной двери теперь нет, – ее заменили совсем недавно, к нам переехали новые соседи, и все. Совсем всё. Даже притулиться в уголке негде.Но... да, Андрей, у меня все хорошо. Ты вообще единственный, кого на самом деле интересует, как я здесь справляюсь... Насколько это возможно. Ничего-ничего не случилось. Ну подумаешь, аврал на работе.. не впервой. Ну подумаешь, любимый человек счел нужным напомнить о том, как же бывает больно от одного единственного короткого сообщения. Ну подумаешь, очередная сессия в самом разгаре, а я почти не соображаю от постоянной боли, и даже таблетки не помогают... ничего не происходит, все как обычно, все в порядке. В Багдаде все спокойно.
Бабушка уехала. И дедуля неосознанно ее копирует, тоскует, долго не засыпает ночами, так же шмыгает носом, и ворчит так же, изобретая что-нибудь вкусное на кухне, приходит ночью подоткнуть мне одеяло...
Ничего не случилось.
Подумаешь, душа поцарапалась, она вообще такая растяпа, эта душа. Да.
Собственно, это все бред полный, но я устала, черт возьми, УСТАЛА держать себя в руках, ну чего ты от меня хочешь?! До каких пор я буду расплачиваться за право быть собой, а не такой, какой меня хотят видеть, я же вовсе не идеальная, ничего не знаю, запуталась... Ненавижу числиться чужим психотерапевтом, - да я выслушаю и помогу, но – вот незадача – когда я прихожу с такой же просьбой, - почему люди всегда поворачиваются спиной...?
Все как обычно. Слушаю молча. Не плачу. Всем нравится эта маска, у нее всегда хорошее настроение, интересные сплетни и новости, она не устает, ей не бывает плохо... Что еще?
...
«...вызываемый Вами абонент сейчас недоступен, пожалуйста позвоните позже... the subscriber you are dialing is not available at the moment, please call later… вызываемый Вами абонент сейчас недоступен, пожалуйста позвоните позже... the subscriber you are dialing is not available at the moment, please call later… вызываемый Ва....»
...

Она раскрасила губы огнем карминным, чтоб стать, как все, чтоб быть - под одну гребенку. Она отвыкла, чтобы ее кормили, она выбирает ежиков в "Детском мире" - и продавщицы спрашивают "ребенку"?
Ее цвета - оранжевый с темно-синим, она сейчас тоскует, но тем не менее она умеет выглядеть очень сильной. Она давно не казалась такой красивой - чтоб все вокруг шарахались в онеменьи.
Не то чтоб она болеет - такое редко, ну, раз в полгода - да и слегка, негромко. А вот сейчас - какие ни ешь таблетки, в какие ни закутывайся жилетки - царапается, рвет коготками бронхи.
Она обживает дом, устелив носками всю комнату и чуточку в коридоре. Она его выкашливает кусками, она купила шкафчик и новый сканер, и думает, что хватит на наладонник.
Ее любимый свитер давно постиран, она такая милая и смешная, она грызет ментоловые пастилки, она боится - как она отпустила - вот так, спокойно, крылышек не сминая.
Она не знает, что с ним могло случиться, кого еще слова его доконали. Но помнит то, что он не любил лечиться, и сладкой резью - родинку под ключицей и что он спит всегда по диагонали.
Она подругам пишет - ты, мол, крепись, но немного нарочитым, нечестным тоном, разбрасывает по дому чужие письма, и держится, и даже почти не киснет, и так случайно плачет у монитора.
Она совсем замотанная делами, она б хотела видеть вокруг людей, но время по затылку - широкой дланью, на ней висят отчеты и два дедлайна, и поискать подарок на день рожденья.
Она полощет горло раствором борной, но холодно и нет никого под боком. Она притвориться может почти любою, она привыкла Бога считать любовью. А вот любовь почти что отвыкла - Богом.
Всё думает, что пора поменять системку, хранит - на крайний случай - бутылку водки. И слушает Аквариум и Хвостенко. И засыпает - больно вжимаясь в стенку - чтоб не дай Бог не разбудить кого-то.
(с)
И вся жизнь – под копирку, Господи, только с кого...? *тоскливо*

Третий лишний, говорят, третий лишний, книжный, скучный, говорят, мешающий, длинный такой нафталинный третий, говорящий какую-то чушь и слушать его - не заметишь, как и уснешь, поскольку он третий, а мы-то всё дальше в лес и у нас руки дрожат от счастья и глаза горят синим дымом, птички поют, а третий лишний, неслышный, всевышний, тот самый ближний, которому надо дать по щеке, чтоб получить от того, кто от тебя вдалеке.
Третий лишний, третий скрипит зубами, истекает слезами, кричит, я устал, я пойду, я рядом, если что, зовите, а я посижу в кафешке с кошкой, выпью кофе, сьем печенюшку, да что ты, отвечаем, оставай с нами, пользуйся нашими снами, гибни в нашем цунами, питайся блинами, кидайся словами, мы остаемся с вами, это такой подарок, и ты не дурак, чтоб от него отказаться.
Третий лишний, у третьего есть жилетка в шотландскую клетку, с карманчиками из пуха, с отворотиками из меха, жилетка, пропитанная нашим страхом, нашей ревностью, нашим трусливым потом, нашим шепотом; в которую входят штопором обузданные мыслишки, не слишком радостные, не слишком глубокие, круглобокие, а жилетке что, она слышит, пухом по меху пишет, а третий лишний.
И ящерицами сплетаются косы, проволокой сплетаются руки, половина шестого, голоса, стоны, через час работа, кофе на кухне, мир не рухнет, отдышится, справится, заиграет, выкинет праведников из рая, грешников заберет у Харона, съест недоваренные макароны, икнет, извинится, свистнет синицей, небесные свяжет плети. Тут на сцене появится третий. Рассвет прищурил глаз и разлегся с комфортом, мурчит, лежит. Третий нагнулся, выключил газ под конфоркой, а то сбежит.
Какая зануда этот третий лишний. (c)

...вдруг поняла, что если буду читать дальше, то просто захлебнусь...
чужой жизнью

На старт, внимание, марш как говорится...
А еще предлагают побыть Снегурочкой в новогодние праздники...

Устала.
Мечта последних нескольких дней - отоспаться...
В городе промозгло-холодно... сырой холодный воздух забирается во все щели и заставляет зябко ежиться...
Каждый вечер, дотаскивая себя до дома, думаю, - уже завтра это всё кончится...
А оно все не кончается, только копится, копится, как лавина, - ничего не успеваю, что-то не получается, на что-то банально не хватает терпения...
Второй вечер забываю забрать микрофон из офиса и сходить в банк, а в кошельке сиротливо ютится последняя пятидесятирублевая кюпюра *нервный смешок*

На самом деле это просто приступы плохо контролируемой злости, - моему эгоизму наступили на больную мозоль...
Всё раздражает, - крупные хлопья снега в лицо, самодовольные молодые люди, пялящиеся масляными глазками, грубые кассиры, орущие на бабушек в трамваях кондукторы... Ветер...
Скорей бы настала настоящая зима *мечтательно*
Хочу поиграть в снежки *смеется* и чтобы спина не болела...

Завал.
Причем, в очередной раз и по самую макушку *хмуро*
Ну что же я так временем не умею распоряжаться? Еще больше, чем деньгами... *смеется*
Прогуляла переливание, теперь думаю, может, лучше было потерпеть пару дней отнимающиеся руки...? *тоскливо*

Какого черта я все это делаю, если это совершенно не мое, не в моем характере, и мне самой это совершенно не нужно, - только моему эгоизму, который никак не желает успокоиться и довольствоваться тем, что ему дают...
Все бы самоутверждаться за чужой счет, но могу - пока еще - остановиться в самый последний момент, на самом краешке, когда слова уже почти сорвались с губ... Пока еще могу, но на сколько меня хватит...? *печально* Устала носить эту маску.
Ненавижу, когда от того, что я скажу/сделаю в следующий момент зависят другие люди. Невыносимо.
Противно.
Но вляпаться умудрилась по самую макушку, - они уже привыкли, что я встану между, и даже не начинают ругаться, если меня нет рядом... *хмуро*
Зачем мне это надо...? *грустно*
Опять же - эгоизм - разбиться в лепешку для собственного комфорта, - лишь бы мне было хорошо... Дилемма - мне хорошо только когда хорошо им. Им хорошо, когда они ругмя ругаются, с криками, истерикой и валерьянкой, от этого им становится плохо, а успокоиться самостоятельно уже не могут... Замкнутый круг...
Скорее бы зима...

Я читаю чужую жизнь, холодная паника цепляется за пальцы, - я не помню твоего имени... Помню только взгляд, - немного шальной, вдосталь напившийся живых песен того холодного вечера. Но октябрь позорно бежал, оставляя черные кляксы следов, бросив в облака голые ветви. Я опоздала, не успела спросить, как тебя звали...
Теперь ты грустишь снежными вечерами, когда липкие хлопья печали виснут на стекле, пачкают подоконник, а балкон распахнут и призрачная тень штор и сигаретного дыма рвется от холода.
Тебе мрачно, свет погашен, в тишине живут только резкие щелчки клавиш, глухое «тап-тап» складывается в причудливые перипетии злых сказок, но, ты знаешь, король сбежал вместе с Октябрем, а дураку корона слишком велика, поэтому он забавляется тем, что колет пустые грецкие орехи большой государственной печатью...
Серая тоска свернулась в клубок под твоим столом и прокушенно скулит...
Позволь мне побыть твоим кусочком солнца, - посмотри, какой красивый закат, - будто кто-то случайно пролил расплавленное золото в зияющую синеву неба. Река почти замерзла, лед уже не тает, только изломался нервными призрачными кусками и капли золота падают в воду, разбиваять на сотни, тысячи крохотных солнц... Обещай мне не грустить, - взахлеб кричу я, и ты тихо улыбаешься, - одними губами, - тень тебя прежней, - и шепчешь, - по воде бежит золотая нитка. Здесь так тихо и кажется, что это другой мир...
Послушай, здесь, - у твоих ног – тихо-тихо шепчутся опавшие листья, ждут снега, чтобы укрыться им, как пушистым белым одеялом, заснуть до весны и видеть сны о ласковых солнечных лучах. Я возьму тебя за руку, согрею в теплых ладошках твои озябшие пальцы, и мы пойдем по крикам чаек за этой тонкой нитью прямо в расплавленное золото, что разлито сейчас по небу, а Осень будет целовать нам колени и баюкать плачущий ветер...
Смотри, какое небо пронзительное, - оно отражается в твоих глазах... Расскажи мне, где спрятан город, в котором люди достойны одиночества? Такой странный город, - хитросплетения улиц, лабиринты жизней, шаги по бесконечным тротуарам, отдающие в голову слабой пульсирующей болью. Листья, летящие к земле, взгляд, шаркающий по лицам. Ресницы, как стрелки часов отмеряющие пустые дни. Хлоп, хлоп, по узорам неба, меж рваных туч. Не грусти, слышишь...?
Пожалуйста, не грусти...